Капитализм и социализм изменятся до неузнаваемости: какой будет экономика после коронавируса
Для затравки — оригинальное мнение шведского экономиста Кьелла Нордстрема:
Миру понадобится не менее 5-7 лет, чтобы пережить последствия пандемии коронавируса. Было много кризисов. Но этот отличается тем, что он начался «не изнутри» по ряду экономических причин, а «снаружи» из-за внешних обстоятельств. Произошло нечто новое, и никто не знает, как в этой ситуации действовать.
Глобализация, начавшаяся в прошлом веке, не только резко прекратилась, но и обернулась «вспять». Международные компании закрывают офисы, нарушаются цепочки поставок. Думаю, что когда все восстановится, то уже будет не один мир, а пять-шесть центров мини-глобализации.
Неизменным в моих прежних прогнозах остается одно: люди будут глупеть и дальше, власть захватят женщины.
Время социальных перемен
«Новый мир» будет еще более трудным местом для жизни, чем тот, который закончился вместе с 2019 годом. Аналитики одной из крупнейших в мире консалтинговых компаний KPMG так говорят о послековидной экономике:
Тренд этого кризиса один — бесконтактность всего. Мы будем уходить в цифру, и это несет новые большие риски, потому что рост темпа ухода в цифру опережает усиление безопасности в этой сфере. Что касается бизнеса, выживут самые сильные и технологичные компании, в которых еще до кризиса было больше автоматизированных и онлайн-процессов, те компании, где наиболее высокая производительность труда. Такому бизнесу нужно меньше людей, и это большой вызов — мы уже видим возросшую безработицу.
Поскольку устойчивая безработица в мире становится новой реальностью, возникает очевидный спрос на такую модель государства, которая акцентируется на максимальной социальной поддержке населения, вероятно, в формате минимального гарантированного дохода.
С безработицей важно поступить так же, как и с COVID-19: отложить пик. Эффективный способ в такой ситуации — строительство инфраструктуры, развитие больших проектов, которые поддерживают спрос. Занятость населения в инфраструктурных проектах даст правительствам больше времени на подготовку и проработку решений без социальных потрясений. Безработных можно будет переучить, перепрофилировать для нового спроса на кастомизированные продукты. Это в свою очередь даст толчок развитию малого бизнеса, который через несколько лет ждет ренессанс.
Однако пока человечеству, судя по всему, предстоит пережить период «полевения», отхода от принципов не только классического капитализма (как в США), но и его более «гуманизированных» версий (как в Европе).
Нынешние социальные протесты, начавшиеся в США и перекинувшиеся на Европу, только на старте носили расовый характер. Но очень быстро они стали антиэлитарными, направленными на слом существующего положения вещей, при котором расслоение между богатыми и бедными в мире увеличилось невероятно, достигнув уровня конца XIX века. Кстати, Китай — еще один мировой лидер по расслоению общества на богатых и бедных — тоже неизбежно ждут социальные потрясения. Но позже, и пока никто не может предугадать, в какой форме.
Надо сказать, что сами богатые люди предвидели такое развитие событий — хоть и не могли спрогнозировать пандемию коронавируса, которая резко ускорила социальные процессы. Еще в августе 2019-го главы более 180 американских компаний подписали совместное «заявление о предназначении корпораций». Его основная идея в том, что компании должны не только удовлетворять интересам своих инвесторов, но и работать над созданием «экономики, служащей всем американцам».
Документ подписали, в частности, глава Amazon и богатейший человек планеты Джефф Безос, исполнительный директор крупнейшей в мире авиакомпании American Airlines Даг Паркер и руководитель самого большого банка США JPMorgan Chase Джеймс Даймон.
Авторы заявления напомнили, что «принципы корпоративного управления» Business Roundtable публиковала с 1978 года. При этом во всех прежних версиях документа говорилось, что корпорации существуют, чтобы служить их акционерам. Однако теперь в нем также говорится о необходимости «превосходить ожидания» клиентов и быть им полезными; об инвестициях в сотрудников, их образование и переподготовку; о честной и этичной работе с другими компаниями, будь они «маленькими или большими»; о поддержке сообществ, в которых работают компании, и окружающей среды. Пункт о важности увеличения «акционерной стоимости компаний» в новом списке значится последним.
Джеймс Даймон, в частности, признал, что «американская мечта жива, но изнашивается», а пропасть между богатыми и бедными в США растет все больше.
Не видя будущего
Но это в США. В мире в целом ситуация сложнее: на смену социалистической и капиталистической идеологии пришла неопределенность — ни у людей, ни у государств сегодня нет представления о том, каким будет завтра. И это стратегическая проблема, потому что еще в ХХ веке, несмотря на все его катаклизмы, государственное управление и экономическая жизнь были основаны на идее предсказуемого движения, развития.
Однако неожиданно образ будущего просто пропал. Разные страны, с разными политическими системами, разной степени развитости не могут четко обозначить свою идеологию, их лидеры в растерянности — будущее исчезло. А без образа этого самого будущего ни отдельный человек, ни государство в целом выстраивать стратегию жизни не смогут. Следствие этого — распад личности и полная дезинтеграция, причем к государству это тоже относится.
Что же происходит с нашей цивилизацией? Ответить на этот вопрос попыталась исследователь и теоретик культуры Анита Асман. По ее мнению, образ будущего пропал после Второй мировой войны. В первой половине ХХ века человечество познало большие нарративы — коммунистические и фашистские идеи. Эти ложные проекции дискредитировали идею светлого будущего, породив чудовищные войны.
Люди увидели, что масштабные радикальные идеи открывают двери в ад, — и испугались. Общество в Западной Европе (отчасти и в США) перешло от конструирования будущего к переосмыслению прошлого, и эта тенденция не изжита до сих пор.
Социальные протесты последних месяцев — это подсознательная попытка общества переосмыслить прошлый опыт, ценности, ошибки и достижения, что позволит людям в итоге как-то переформулировать идеи будущего. А до тех пор и государства, и люди будут жить, словно в вакууме, не понимая, куда и зачем они движутся.
В конце концов, Великая Французская революция тоже была колоссальных масштабов погромом, да еще и очень кровавым. Но она сменила ценности для всей Европы и породила принципиально новые смыслы. Они благополучно существовали и в ХХ веке, до краха социализма. Но когда холодная война закончилась, и западный мир, и постсоветские страны потеряли видение будущего как неуклонного развития человечества, управляемого движения к определенной идее хорошей жизни. (У каждой политической системы эта идея была своя — но она была.)
В ХХ веке господствовали идеи прогресса — как в социалистическом формате, так и в капиталистическом. В будущем виделось улучшение жизни, преодоление неравенства и бедности, покорение космоса, наконец. Сегодня дети в странах б.СССР уже не мечтают стать космонавтами, а пионеры освоения космоса — такие ультракапиталисты, как Илон Маск, Джефф Безос и Ричард Бренсон.
Что-то сломалось: идеологии прогресса и развития больше нет, ее «съело» общество потребления. Нет идеологии будущего как окончательного преодоления бед настоящего. Будущее станет результатом процессов, которые мы начали, — технологии, рынок, но которые мы уже не можем полностью контролировать.
Как-то так вышло, что для нас сегодняшних подготовка к будущему — это попытка предотвратить апокалипсис или хотя бы выжить, когда он настанет. Знаете, что сейчас самое популярное в интернет-магазинах по всему миру, от США до Украины, от Швеции до Австралии? Разного рода «наборы выживальщика»: универсальные ножи, многофункциональные топоры, мультитулы, наборы консервов и фильтров для воды, портативные аптечки. И, конечно, оружие.
В страхе перед будущим
Профессор антропологии миграций в Оксфорде Даце Джановска пишет, что государственное управление и экономическая жизнь в ХХ веке были основаны на идее предсказуемого движения. Сейчас этого нет, и люди ощущают пустоту. Отсюда — тревожность.
Еще в 2004 году, исследуя эмиграцию из Латвии, Даце Джановска обратила внимание, что ее собеседники сводят любой разговор к пустоте и безнадежности. «Большинство жителей Латвии представляют себе будущее как чужой мир, к которому они не имеют никакого отношения. Некоторые говорят о возвращении дикой природы или о том, что скоро все захватят китайцы. Запустение и опустошение — обязательная часть разговоров о меняющейся материальной и социальной жизни», — отмечала она.
Популярная культура очень чутко уловила новый общественный запрос — достаточно посмотреть, сколько за последние два десятка лет снято фильмов и написано книг с апокалиптическими сюжетами. Грядущий конец света авторы связывают с изменениями климата, технологиями или социальным разрывом и неравенством.
«В условиях конца знакомого и понятного мира прокладываются индивидуальные жизненные траектории. Одни говорят об эмиграции в места, где время течет узнаваемым образом. Мигранты из Восточной Европы едут в Англию в поисках осмысленного, по их мнению, хода времени, когда за тяжелой работой следует более высокая зарплата и уровень жизни. Они считают, что такое течение времени исчезло у них на родине, где все стоит на месте, и им приходится ждать непонятно чего. Другие остаются склеивать жизнь из осколков старого мира и делать все возможное, чтобы завтрашний день не очень сильно отличался от сегодняшнего. Третьим нравится свобода, которую возвещает конец света», — констатирует Джановска.
Пока непонятно, можно ли участвовать в сегодняшней глобальной экономике и одновременно сохранять идеологию развития, характерную для ХХ века. Наверное, нет. Но новой идеологии, кроме свободного рынка, пока не придумали. Рынка как естественного и универсального механизма построения идеального общества. Однако как раз свободный рынок людей уже не удовлетворяет. Коронавирус спровоцировал социальные протесты против существующего мироустройства. Круг замкнулся.
Но социальные протесты — это один путь выхода общественного недовольства. Противоположная реакция на растущую неопределенность — это упрощение, возвращение к традиционным ценностям, даже определенная консервативная революция.
Причем эти процессы могут одновременно идти в одной и той же стране. Посмотрите разные (именно разные) репортажи из США. В одних городах толпы чернокожих (и не только — хватает белых и латинос) громят магазины, поджигают дома, захватывают целые кварталы. В других — белые (опять же — не только) граждане с оружием в руках — гражданская милиция — патрулируют улицы, чтобы не допустить беспорядков и грабежей. В Лондоне праворадикальные футбольные ультрас приходят, чтобы защитить памятники, которые готовится снести возбужденная толпа, состоящая преимущественно из мигрантов.
Замдиректора Школы антропологии будущего РАНХиГС Евгений Ивахненко указывает, что наше будущее во многом будет связано со способностью выдерживать большое количество неопределенностей. То есть проще и понятнее уже не станет.
Кстати, кажется, белорусы уже столкнулись с этой самой неопределенностью. Сейчас нам кажется, что она носит политический характер — высшая власть в стране то ли сменится, то ли нет. Но если присмотреться повнимательнее, то мы поймем: белорусы точно так же не могут рассмотреть свое будущее. Если оставить в стороне трескотню политиков — где мы видим себя, видим Беларусь хотя бы через пять лет?
